«Горечь осины» открывается катастрофой: страшной гибелью Валентины — жены главного героя, лесника Антона Макаровича Глобова. Катастрофой явной, которая лишь ярче оттеняет беду неосознанную. Потому что беда — уже есть, и уж кто-кто, а Глебов не может её не чувствовать своим поистине звериным чутьём. Да и, правду говоря, нужно ли здесь чутьё это особенное? И видимого, и реального вокруг слишком много: до Непрядовки доходят слухи об Учителе — Каракозине, в образе своего будущего зятя Бориса Евгеньевича — Глобов видит появление на земле новой силы, «расчётливой, холодной, чужой». И неважно, что на сей раз Антон Макарович в своих предположениях ошибся — вывод напрашивается сам собой: если есть на земле две чуждые силы — значит, есть между ними война.
Да, война. Война страшная и беспощадная, так как с первого взгляда не ясно, против кого, против чего и за что ведётся она. Потом понимается: наступило время борьбы между людьми, сохранившими Бога в душе к порогу третьего тысячелетия, и так называемыми «лишенцами» — или «хозяевами» — как определить их, если они сами не называют себя? «Нету лиц у них и нету имён, песен нету!» Только и есть, что содранные павлиньи перья, одежда «натуральных графов перестройки и реформ». Воюют с пустотой, скопищем, легионом. И не поэтическая фантазия эта война, а самая что ни на есть близкая нам реальность! Ощущение того, что час её пришёл, в воздухе веет, и были уже попытки об этом сказать, написать... Помню журнальный вариант романа Е.Мазур «Солдаты последней войны», напечатанный в альманахе «Юность» 2003 года, но там слишком уж отчётливо прослеживалось стремление к реинкарнации коммунистической идеи, тогда как Б.Шишаев в своей «Горечи...» поднимается над догмами, уходит в совершенно иное пространство: «Не слишком ли мы, зрячие, возгордились среди великого множества оглушённых и ослепших? Не слишком лиотгородились от них? Идут они по жизни рядом с нами, спотыкаются, падают, и мы, зрячие-то, хорошо видим, как один... свернул на ложную гибельную тропку, другой бандиту в ноги кланяется, почитая его за ангела... Тяжело на такое смотреть. Сурово смотрим, с осуждением. А часто ли пытаемся остеречь, отвести от беды и направить на верную дорогу?»
Раньше Антон Макарович об этом не думал; вообще — о том, чем живут люди, не думал, «заскорлупливался», по выражению бывшего браконьера Лёхи Лопаты, а теперь своего верного помощника Алексея Егоровича, который ещё говорил: «Много делаешь ты для людей. Но когда делаешь, норовишь повернуться к человеку спиной, душу прячешь...» Скорее всего, по такому пути жизнь лесника Глобова шла бы и дальше, но гибель Валентины становится знаком, сдирает завесу, обнажает глубокую душевную рану Антона Макаровича. Именно обнажает, а не наносит, потому что образовалась эта рана давно. Та самая «чёрная дыра», «чёрная ямища», о которой Глебов говорил на Заветном озере своим соседям и спутникам — бывшим офицерам-афганцам.
Пётр Каракозин, Дмитрий Веденцов, Сергей Никифорович — с неизвестной фамилией. Собеседники Глобова — кадровые офицеры, которым привычно вести войну. Для них то, что сейчас творится в стране, — очередные боевые будни, и живут они все по прежним правилам — по военным.
Темы афганской войны в романе Шишаева тяжело «касаться»; не поймёшь — то ли главной её для себя делать, то ли вовсе об этом не говорить. Но как же не говорить, если даже Антон Макарович, далёкий, в общем-то, от политики человек, чувствует, что здесь «большая собака зарыта»! И Каракозин подтверждает: с Афганистана всё и началось. Война внутренняя началась с войны явной.
Всё, что происходит в сердце у Глобова, Шишаев нам ясно передаёт. Как и насколько переламываются души других героев романа — мы уже понимаем и чувствуем сами. Потому что меняются все, рядом, бок о бок проходя ступень за ступенью те испытания, которые своим праведникам посылает Господь. Боль, охватившая душу кого-то из братства, тут же отзывается болью в сердцах остальных; до того сильно то подсознательное, глубинное родство, о каком в другом произведении Б.Шишаева — в повести «Пыль придорожная» — говорила сербка Млада Вескович. Оттуда же фраза, вообще многое в прозе Бориса Шишаева объясняющая: «Тамсейчас твоё место: где тебя любят и где враг на расстоянии выстрела». Именно так: где тебя любят и где... Любовь у Шишаева больше движет войною, чем миром. Она всегда — действие, всегда — откровение и взгляд туда, дальше, в будущее, которое суждено. И рядом с силой перезакалённых жизнью, действительно железных мужчин появляется другая сила — «ненадёжней, чем наша»: сила женская, горячая, верная...
Ну, дочери Антона Макаровича Глобова имеют, конечно, своих литературных предшественниц — чеховских трёх сестёр. Как это ни странно, нашедших свою дорогу, себя в сволочной этой жизни... Не всё, разумеется, гладко: так, всю семью Глобова тяжело ранит история с осинником — как ни крути, а почти предательство со стороны самых родных. Да ведь Вера — слепа, её ведут, человек она добрый, но словно без стержня внутри, и в переломную минуту легко может «попасть на вилку аппетита», свернуть на ложную гибельную тропу. Её сестра Надежда, напротив, — из зрячих: «вся огонь, вся горенье», в ней чувствуется какая-то нервная порывистость и бесконечное внимание к окружающим её людям. Это про среднюю дочь с удивлением и радостью думает Глобов: «Сумела... распознать настоящего человека, хоть и была совсем девчонкой». Вот и Учителя так же стремительно и ясно разглядела Надежда — разглядела и впустила в свою жизнь большую боль, а вместе с нею и великую радость.
«Ты же влюбилась в Каракозина...» — любовь, хоть и непонятно, «от Бога это или от дьявола», вспыхивает между людьми одной крови, одной стороны; и то, что в противоположном лагере обернулось бы предательством, низостью, здесь перерастает в духовный рост, мучительный, но неизменный. Испытание любовью... Этот мотив, на котором, в сущности, в романе Б.Шишаева крепится почти всё, напоминает подземную реку: протекает глубоко, чувствуется подсознанием, питает почву шишаевской прозы, но наружу прорывается только один-единственный раз:
«Мне обо всём этом тоже думалось... только несколько иначе. Да без конца о нём думается — о предательстве. Я ведь не зря тебя упрекнула, когда ты, перечисляя свои святые понятия (Родина, долг, честь, совесть. — Е.П.), поставил «любовь» в конец. У меня она во время таких размышлений всегда стоит во главе угла. Причем вполне конкретная — любовь мужчины и женщины. Так вот — однажды... я пришла к выводу, что сегодня обнаружилось очень много людей, лишённых дара любви». Прозрачно, чётко. Кто-то из читателей-скептиков, может быть, подобно Бокарюкину, и вздохнёт тут разочарованно: книга, дескать, о войне, о борьбе, о закалённых-перезакалённых афганцах, которые, руку на сердце кладя, — кладут её на гранату, а тут... «психологическое различие особи женского пола», проще говоря — слова усталой, изголодавшейся за свою жизнь по теплу и заботе женщины о любви. Кстати ли это здесь?
Кстати. Настя знает, о чём сейчас говорить. Среди людей, связанных общим горем, — о радости, среди темноты — о свете, среди смертей, которые рядом ходят, — о самом животворном и жизненном: «Неужели, Бокарюкин, так и не дошло до тебя, почему любовь я поставила во главу угла? Давай-ка пойдём по этакой вот цепочке. Предположим, кому-то наплевать на беды и нужды Родины. Есть у него честь и совесть? Нету. А если этого нет, откуда же возьмётся чувство долга? Ну и основной вопрос: способен ли такой человек хоть кого-нибудь... полюбить полноценно? Увы...» От таких слов подруги и спутницы Веденцова, все собравшиеся у Антона Макаровича, с изумлением и радостью ощущают, как растёт и крепнет их родство — родство людей.
Испытание любовью равно испытанию смертью. Перешагивая этот порог, человек сам переходит в иное качество, обретает нового, неизвестного раньше себя.
Дай Бог, чтобы так, как сама жизнь вошла в роман Бориса Шишаева, так и его правдивая, сильная проза вошла в души и сердца современников.
Елена ПОГОРЕЛАЯ
г. ПЕНЗА